Верховный маг огорченно вздохнул, сожалея то ли об участи древнего города и его жителей, то ли о том, что сам он может только разглядеть очертания этого города сквозь толщу вод, но попасть туда ему не суждено.
— Однако я поражаюсь остроте вашего зрения, Владисвет! Редкий из магов способен прозреть белозерские воды до самого дна. И я не слыхивал до сих пор, чтобы на это был способен хоть единый из обычных людей и прочих натуральных сущностей, будь то гномы, демоны или, к примеру, ваше племя (слово «вампиры» маг деликатно опустил). Разве что только эльфы, да их уже почти и не осталось в Круге Земель. Так что принимайте мои поздравления, барон: вы — редчайшее исключение…
Зборовский, в свою очередь, не стал уточнять, что столь немыслимую остроту и глубину зрения он приобрел благодаря трем глоткам крови валькирии. Пусть уж это останется их с Танненхильд маленькой интимной тайной, неведомой больше никому ни в Круге Земель, ни в заоблачных просторах Валгаллы.
— И я все более убеждаюсь в мысли, — продолжал тем временем Всесвят, — что был прав, обратившись к вам сейчас за помощью. Прошу!
За разговором собеседники подошли к палате, в которой покоился Юрай. Всесвят воздел руки в каком-то магическом жесте, и двери сами собой распахнулись, пропуская волшебника и его спутника — с тем, чтобы вновь бесшумно захлопнуться следом за ними.
— Признаюсь вам, барон: я пребываю сейчас в некоторой растерянности. Как духовные, так и ментальные раны вашего товарища залечены полностью, и он уже давно должен был бы придти в сознание. Но что-то этому препятствует! Какой-то магический артефакт блокирует течение его мыслей, его способности к волевому усилию. И я, при всем своем старании, не смог этот артефакт обнаружить. Вот, посмотрите теперь вы!
Подойдя к кровати с пребывавшим в беспамятстве Юраем, Светлейший откинул с него легкое одеяло.
— Видите, сейчас ваш Юрай полностью обнажен, я сам снял с него всю одежду и внимательно осмотрел тело сверху донизу. И ни-че-го. Разумеется, бывают невидимые талисманы, но я узнал бы их по магическому полю, по напряжению Сил… Что-то от меня ускользает, барон. Поэтому прошу: вспомните все, что вы знаете о своем друге и спутнике, о его прошлом. И посмотрите на него внимательно свежим взглядом: не покажется ли вам что-то лишним, неуместным, просто бросится в глаза?
Зборовский подошел ближе. Он видел Юрая совершенно голым второй раз в жизни. Но в первый раз, в памятную ночь с Энцилией, Владу было совершенно не до того, чтобы внимательно разглядывать анатомию его преподобия. Так что сейчас он осматривал тело Юрая с интересом и даже любопытством. Хотя смотреть было особенно не на что: мужик как мужик. Для воина был бы чуток хлипковат и жирноват, конечно, но для чародея — в самый раз, а уж по сравнению с упитанными и оплывшими храмовыми жрецами, так и вообще за стройного сойдет! Голова на месте, руки-ноги тоже. Впрочем…
— Простите, Светлейший, а как же кольцо?
— Мое кольцо? — Всесвят недоуменно посмотрел на свой указательный палец правой руки, на котором сидел золотой перстень, отделанный изумрудной крошкой. — А при чем здесь мое магическое кольцо? Оно в полном порядке и в полной силе.
— Да нет же, кольцо самого Юрая!
Действительно, палец Юрая тоже охватывало кольцо. Тоненькое серебряное колечко, возвращенное ему Клариссой. То самое, над которым когда-то колдовала леди д'Эрве — хотя и ученическое, но все-таки чародейское.
— Кольцо Юрая?!
Всесвят на мгновение запнулся, а потом громко и раскатисто расхохотался во весь голос, неожиданно низким басом. Отсмеявшись, он несколько раз схлопнул ладони — медленно, картинно и громко.
— Я аплодирую вам, барон! Браво! Это просто уму непостижимо! Понимаете ли, магическое кольцо, единожды надев, не снимаешь нигде и никогда. Мой перстень — это часть моего тела, не иначе. Продолжение моих рук, мой третий глаз и третье ухо. Я не ощущаю, просто не способен ощутить его как нечто инородное. Мне и в голову не пришло… — Всесвят издал еще один сдавленный смешок. — Мне и в голову не могло прийти, что собственное же кольцо может вашего Юрая сдерживать. Но памятуя всю его историю, возможно, вы и правы. Что ж, давайте уберем и попробуем еще раз!
Левой рукой архимаг поднял кисть Юрая, а правой ладонью медленно и осторожно прочертил вокруг нее плавную линию. И потом неуловимо быстрым движением сдернул юраево кольцо с пальца, тут же подкинув его в воздух и заставив зависнуть перед своим лицом. Воздух вокруг кольца, повинуясь заклинанию Всесвята, начал сгущаться и клубиться, приобретая темно-зеленый оттенок. Еще несколько слов вполголоса и пассов руками — и вот уже перед изумленным Зборовским висит болотного, или даже скорее турмалинового, цвета шар.
— Прекрасно, — сказал чародей, аккуратно вынимая из воздуха свежесотворенное яблочко с волшебной сердцевинкой, — теперь это кольцо изолировано и помешать пробуждению вашего товарища не сможет.
Рядом с ложем располагался низкий столик, на котором сейчас не стояло ничего, кроме кувшина с водой. Положив шар на этот столик, Светлейший вернулся к Юраю, все еще лежащему на кровати в чем мать родила. На раскрасневшемся лице Верховного Мага проступили капельки пота — судя по всему, пленение и нейтрализация чужого кольца потребовали от него немалых сил. Но как Всесвяту, так и Зборовскому не терпелось поскорее выяснить, правильно ли они разгадали загадку.
Глубоко вдохнув, волшебник сделал подымающий жест обеими ладонями и зычно провозгласил:
— Ренато, инкарнато, вивере! Открой глаза, Юрай, возвращенный к жизни!
Медленным, очень медленным было ответное движение век Юрая… Но все-таки они распахнулись.
* * *
«Любезная мадмуазель д'Эрве! Последний камерный бал был, вне всякого сомнения, лучшим в сезоне — и он состоялся таковым прежде всего благодаря вашему блистательному дебюту. Примите же от нас эту маленькую безделушку, как скромное воспоминание о прекрасном вечере и об упоительных минутах нашего с вами уединения в павильоне на берегу Заветного Озера Аффры. Поскольку вы соизволили тогда обратить внимание на чженское дерево в нашем саду, надеюсь, что и сувенир, изготовленный лучшими мастерами двора его величества Тао-Ци, порадует ваш тонкий вкус, обретя свое законное место в ложбине между теми несказанной красоты холмами вашей груди, по которым мы имели удовольствие тогда прогуляться.
Рене, милостию Армана повелитель Энграмский.»
Первым побуждением Энцилии было, презрительно фыркнуть и зашвырнуть лакированную коробочку с великокняжеским геральдическим грифоном куда подальше, не раскрывая: по прошествии времени и на трезвую голову, волшебница была уже и сама не рада своей позавчерашней эскападе. Особенно же постыдным было то, что она использовала магию, перепихиваясь с натуралом, будь тот хоть трижды венценосным монархом. «Мирское — правителям, богово — жрецам, а чародейское — магам и только магам!», это жесткое правило все волшебники Круга Земель обязаны были накрепко затвердить еще в самые первые недели ученичества. И заново утыкаться носом в напоминание о своей слабости и непрофессионализме желания не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});